СЕРЖ ЛЕСУР: "ПОЛЕЗНО ЛИ БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ ПСИХОАНАЛИТИКАМ"? ПСИХОАНАЛІЗ часопис №11.

Жалоба, с которой обращаются пациенты к психологу, сильно изменилась за последние 20 лет. Когда я только начинал работать, пациенты приходили жаловаться на свою личную несостоятельность, сегодня же большая часть тех, кто приходит к психоаналитику, жалуются на неудачи в получении наслаждения, произошедшие из-за других, таких же, как они, из-за общества. Пациенты прежних лет начинали свой анализ, уже находясь в структурированном отношении к своему бессознательному, они думали, что не без их участия в жизни происходит то, что с ними случается, хотя не понимали, в чем именно состоит это участие. Они предполагали, что аналитик обладает знанием об их бессознательном.

Современные пациенты, кажется, игнорируют то, что они «ответственны» за свое бессознательное. Кажется даже, что в большинстве случаев, они не знают, что их с имптомы есть результат работы их бессознательного. Современные пациенты не владеют собственным симптомом, приписывая его внешней причине: они являются жертвой травматизма, соблазнения. Они также могут страдать из-за своей неспособности получать сверхнаслаждение, или вследствие «зависимости» от определенного рода удовольствия, но крайне редко они презентируют себя в качестве активного участника (автора) появления симптома, как субъект оного.

Первоначальная работа психоаналитика в предварительных беседах заключается в введении условия, что за дискурсом, в котором ошибка приписывается другому, за высказыванием, находится субъект. Субъект, который говорит через свои симптомы. Именно психоаналитик должен предположить, что существует субъект бессознательного, его пациенты этого еще сделать не могут. Не потому, что они более «глупы», чем пациенты 30 лет назад, а потому, что современный социальный дискурс, дискурс либерализма, встает в оппозицию по отношению к бессознательному, он отрицает его существование.

Современный дискурс просьбы о помощи является ничем иным, как очередной версией доминирующего социального дискурса, который нацелен на полноту, на реализацию абсолютного «счастья», того дискурса, который мы называем либеральным. Приведу клинический пример, который хорошо иллюстрирует эти новые формы жалобы.

....

Проанализируем те эффекты, которые влекут за собой эти изменения эталонов нашей социальной связи (культуры).

Прежняя социальная связь была организована дискурсами, которые занимались решением вопроса о нехватке, характеризовалась неспособностью ни одного дискурса придать полный завершенный смысл миру. (Это то, что Лакан записывает в своих формулах на месте истины, которая исключена из процесса обмена). Эта структура мира придавала уверенную устойчивость субъекту.

Дискурс Господина

Субъект — это то, что можно вывести из означающего, он был представлен через означающее для другого означающего, и именно с исключенного места именование (называние) включалось в пространство субъекта. В рамках индивидуального это место было закреплено за «Отцом», в рамках социального это была «исключенная фигура», которая исполняла роль именования. Дискурсы формирования субъекта и социальной связи были аналогичны. Также и для индивидуального и для социального верно было то, что существовал «хотя бы Один», который занимал внешнее, по отношению к дискурсу, место. Конечно, эти позиции Отца и «исключенной фигуры» варьировали согласно эпохам и культурам. Так, «Отец» мог быть воплощен Отцом, Дядей, Матерью, Опекуном и т.д. «Исключенные фигуры» могли быть представлены Богом (одним или множеством), Папой, Королем, Народом. Эти «исключенные фигуры» обладали одной особенностью, только они имели право на полноту, на завершенность. Бог — это прекрасная исключенная фигура, которая запрещает своим творениям доступ к знанию (Генезис). Папа с его непогрешимостью, Король или Царь абсолютного монархизма с их небесым правом находились на этом же исключенном месте. В коммунистической и марксистской системе Народ выполнял такую же функцию.

Итак, эти дискурсы уже давно находились в затруднительном положении, что в середине 20 века закончилось их исчезновением. Для того чтобы эти дискурсы могли существовать и поддерживать социальную связь, необходимо, чтобы они были произнесены и чтобы произносящий их был признан, как обладающий исключительным местом, местом, откуда бы его слово обладало авторитетом. Для религиозных дискурсов исключенное место было вне этого мира, место создателя всякой вещи, всякого знания: это был Бог. Произносящий обещание (счастья — пер.) как третий (tiers) был символом, и запрет на наслаждение был его творением. Первое смещение этого третьего произошло тогда, когда наука очень прогрессивно заменила религию. Произносящий перестал быть внешним по отношению к миру, но вошел в мир как ученый, способный огласить и описать «законы природы и общества» как полное знание о мире. Высказывающийся третий, обещающий счастье, обрел человеческий облик, а потому он стал не способным ввести ограничения.

Следующая трансформация происходит на наших глазах. В либеральном технологическом обществе человек уже не является высказывателем невозможного, этим высказывающим становятся технические возможности. Единственно, техническая слабость мешает реализации полного и всецелого счастья, того, которое описано в определении здоровья ВОЗ: состояние физического, психического и социального благополучия. Третий, дающий обещание счастья, не является больше человеком, он техничен, и только бессилие может ввести ограничение. Именно об этом и говорила моя пациентка, о которой я упоминал выше. Медицина наиболее явным образом воплощает новый принцип организации мира, новую современную норму...

Продолжение можно прочитать в журнале "Психоанализ. Часопис" №11.